Академик на бездорожье
Наш собеседник широко известен в российских и мировых научных кругах, да и у обычной публики фамилия Велехов на слуху. Всех его званий и титулов не перечислить: академик, профессор, доктор физико-математических наук, лауреат многих государственных премий. Ко всему прочему – участник ликвидации последствий чернобыльской катастрофы. А еще Евгений Павлович – большой поклонник внедорожников. Разумеется, об этом и зашла у нас речь прежде всего.
О машинах...
“Носорог глухой и плохо видит. Но это – не его проблемы... То же самое можно сказать о моем “Хаммере”.
– ОТКУДА у вас любовь к внедорожникам?
– Все очень просто. Я никогда не ездил на курорт, в дом отдыха, и уже больше 25 лет провожу отпуск у себя в деревне, под Переславлем-Залесским. Сначала просто понадобился автомобиль, чтобы туда добираться, а потом стал искать идеальную машину, которая полностью меня устраивала бы. У меня, как у любого нормального советского человека, был горбатый “Запорожец”, затем “Москвич”, позже – “Волга”. На всех этих машинах я ездил до тех пор, пока они полностью не разваливались. Что называется, испытывал их на прочность на плохих дорогах. А под Переславлем дороги очень плохие – местность болотистая, неровная, много песка и грязи.
В конце концов понял, что мне требуется машина по-настоящему проходимая, с высокой подвеской. И в моей жизни начался этап “Нив”. Собственно, у меня и сейчас есть “Нива”, точнее, ее разновидность “Марш” на огромных колесах – на ней хорошо ездить зимой, особенно по замерзшим озерам. Но свой идеальный автомобиль я нашел в Америке, когда увидел армейский “Hummer”. Как говорится, запал на него и в 2001 году приобрел через Интернет модель “H1”. Как написала как-то газета “The New York Times” про эту машину, “она спроектирована идиотами для идиотов”.
– В каком смысле?
– А в таком, что для города “Hummer” слишком велики, а для бездорожья чересчур тяжелы. Впрочем, своим “Хаммером” я вполне доволен. Это настоящий зверь – алюминиевый корпус, военный дизайн. Хотя, не буду врать, он тоже пройдет не везде. По лесам, по лужам – нормально, а вот для болот автомобиль действительно тяжеловат. Нередко приходится использовать лебедку. Одно утешает: у него на кузове есть четыре крюка, за которые можно зацепить тросы. Так что, если окончательно увязну в болоте – вызову вертолет, и пусть он меня вытягивает.
– Но “Хаммером” и “Маришем” ваш внедорожный автопарк не ограничивается?
– Еще у меня есть “Land Rover Defender”. Он послабее, чем “Hummer”, зато имеет другое преимущество – более высокую подвеску. А прошлым летом зять купил амфибию “Argo”. (Эти вездеходы с 1967 года производит канадская компания “Ontario Drive&Gear Limoted”. – Прим. ред.). Правда, она тоже не идеальна: по болоту идет хорошо, а вот как только выбирается на берег – тут же застревает в траве. Но так или иначе, думаю, не ошибусь, если скажу, что у меня самый мощный “флот” в Ярославской области. Между прочим, мог быть и еще мощнее: я подумывал приобрести автомобиль на воздушной подушке. Но мне объяснили, что он производит чудовищный шум и наносит ущерб окружающей среде.
– Кстати, об окружающей среде. По вашему мнению, появится когда-нибудь альтернативное топливо, которое станет полноценной заменой бензину?
– Думаю, наиболее реальный вариант – торфяное топливо. Подумайте сами – в России столько лесов, столько древесных отходов, сучков, горелых бревен. Добавьте камыш, водоросли, которыми забиты озера и болота. Сложите все это вместе – и получите объем ресурсов больше, чем все наши запасы нефти. Сейчас идет разработка биобутанола на основе торфа. Очень экологичное горючее, воздух не загрязняет, и экономичное вдобавок. К тому же в отличие от, скажем, биоэтанола, при изготовлении которого используется этиловый спирт, у торфяного биотоплива есть одно замечательное качество: пить его ни у кого желания не возникнет! (Смеется.) Мы могли бы не только сами заправлять машины биобутанолом, но и продавать его за рубеж. Надеюсь, за ним будущее.
– А сегодня вы на чем ездите по городу? Чем загрязняете воздух столицы?
– Я его почти не загрязняю, потому что езжу в основном на метро. Ну, иногда с водителем на служебной машине. Пробовал, правда, кататься по Москве на “Хаммере”...
– И как?
– Как-как... Мой первый инструктор по вождению сказал однажды: “Есть такое животное – носорог. Он глухой, плохо видит, и обоняния у него нет. Но это – не его проблемы”. Вот точно так же и “Хаммер” – все его пропускают, объезжают. Но все равно неудобно – слишком он большой. И пробки я не выношу.
– Вы сами как ученый не пытались взглянуть на проблему пробок в мегаполисах с научной точки зрения? Есть идеи, как с ними справиться, или эта проблема – из разряда вечных?
– К проблеме пробок требуется системный подход, которого пока нет. Поэтому и все усилия решить ее успеха не имеют. Дело в том, что Москва сейчас управляется интересами стройиндустрии, а не нашими с вами интересами. Поэтому не думаю, что обстановка на столичных дорогах может измениться коренным образом.
О науке...
“Все суперкомпьютеры мира по своей мощности сопоставимы с одним-единственным человеческим мозгом”.
– ПОДЕЛИТЕСЬ опытом – как люди становятся учеными?
– У меня это началось еще в школе, когда учился в шестом классе. Как-то в одной подмосковной деревне я нашел метеорит. То есть народ был убежден, что это именно метеорит. Даже ходила легенда, что он рухнул однажды в старину на парочку прелюбодеев – этакая кара небесная... Ну вот, я отломил от него маленький кусочек и послал в комитет по метеоритам РАН, на экспертизу.
– И вам ответили?
– О да! Написали: мол, молодец, мальчик, учись, чти науку, но это не метеорит, а обычный песчаник. И тут в моей жизни наступил поворотный момент: я не поверил ученым, и стал думать, как бы опровергнуть их заключение. Но для этого надо было что-то знать, понять, что такое вообще метеориты, как они устроены. Сразу скажу, опровергнуть мнение ученых мне тогда не удалось, но это было уже не важно. Я начал читать умные книжки, изучать физику. Ну и, конечно, атмосфера той эпохи располагала к такому интересу. Никаких особых развлечений, дурацких программ по телевизору... Зато были книги. Мой отец-инженер собрал очень неплохую библиотеку. Плюс к тому, в школе были интересные приборы, я и сам делал разные аппараты. Кстати, свой первый осциллограф я собрал в 1948 году, в возрасте 12 лет. Кроме того, еще в школе сделал квантовый генератор, генератор Герца, инфракрасные измерители.
– А где брали компоненты для приборов? Тоже у отца?
– Нет, на Коптевском рынке. На нем тогда продавалось все, что может понадобиться инженеру, за исключением разве что ядерных бомб. Кстати, зря смеетесь: когда в институте Курчатова разрабатывали первую атомную бомбу, за недостающими деталями бегали именно на этот рынок.
– Область ваших научных интересов – плазма, магнитные поля... Для людей, не обремененных специальным образованием, это слова-загадки. Они поддаются переводу на обычный русский язык?
– Все не так уж сложно. Во вселенной действует один занятный закон: если тело вращается, то вокруг него образуется магнитное поле, в котором движутся заряженные частицы – электроны и ионы (это, собственно, и есть плазма). Свое магнитное поле есть и у звезд, и у всех планет. Постепенно его интенсивность начинает возрастать и становится сопоставимой с энергией вращения. После этого наступает обратный эффект. Магнитное поле ослабевает, и тогда происходит разрушение тела, на планете может погибнуть все живое.
– А нас когда это ждет?
– Это уже постепенно начинает происходить. Речь идет о сроке примерно в 2.000 лет. Но пока возможности науки не позволяют делать более точных прогнозов.
– Сейчас наука занята глобальными космическими вопросами. Вот коллайдер недавно запустили, обещают точно узнать, как зародилась вселенная. А над чем еще сегодня трудятся ученые? Может быть, их волнуют и более приземленные вещи?
– Если в общих чертах, то можно выделить четыре области: нанотехнологии (различные материалы), биотехнологии (продукты, лекарства), информационные технологии и, наконец, когнитивная наука.
– Понятие “когнитивная” – это же из области философии – абстрактное учение о сознании, познании. Что здесь может быть собственно научного?
– Вы правы – до недавнего времени этими проблемами действительно занимались философы, психоаналитики, религиозные деятели. Много было всякой болтовни и мало реальных результатов.
– Порой серьезные люди выдвигали удивительные гипотезы. Помните, Декарт считал, что душа человека находится в специальной части мозга – шишковидной железе?
– Да. Еще был такой ученый Генфильд – он тоже полагал, что для души в мозгу предусмотрено местечко. Но это все занятно и не более того. Сегодня же наука выходит на новый уровень. Идет активное развитие генных технологий, методов магнитного резонанса. И это позволяет узнать нечто новое о человеческом мозге, о сознании, выявить физические процессы, происходящие в голове человека, раскрыть, как работает мозг. Эта наука и называется когнитивной.
– И что уже удалось обнаружить?
– Вот вам простой пример. Ученый Константин Анохин, например, исследует генные механизмы работы человеческой памяти. Есть такое понятие как долгосрочная память. Суть в том, что запоминание у человека происходит не сразу – это длительный физико-химический процесс. Через 6-8 часов происходит первая запись на “жесткий диск” мозга, а еще через 17-18 – вторая. И если в один из этих периодов ввести в мозг вещество, блокирующее работу “генов памяти”, вы тем самым удалите какое-либо воспоминание (это может пригодиться, допустим, для лечения людей, перенесших тяжелую психическую травму). Но сверхзадача, над которой трудится Анохин, – научиться не только уничтожать “файлы” мозга, но и восстанавливать забытое.
– В конечном счете ученые когда-нибудь получат четкую картину физико-химической структуры человеческого мозга. Может быть, тогда удастся, наконец, создать искусственный интеллект, сопоставимый с человеческим?
– Это пока фантазии. Я очень ценю работу писателей-фантастов – сколько прозрений было у Герберта Уэллса, братьев Стругацких… Но я ученый и оперирую фактами. А факты таковы: на сегодняшний день все суперкомпьютеры мира по своей мощности сопоставимы с одним-единственным человеческим мозгом. Хотя не исключаю, что лет через десять они достигнут мощности всех наших мозгов, и в когнитивной науке начнут происходить качественные изменения.
– И тогда наука в своих прозрениях в чем-то сойдется с религией... Может быть, появятся научные доказательства существования души?
– Не думаю. Наука – это наука, а религия – это религия. Сам я человек нерелигиозный.
О мистике...
“Многие научные прозрения находятся на грани мистики”.
– ВЫ УЧЕНЫЙ, руководствуетесь разумом... Но неужели вам совсем чужда мистика? Что, даже в приметы не верите?
– Отвечу вам историческим анекдотом. Как-то один известный ученый (обычно эту историю рассказывают про Эйнштейна или Бора) прибивал у себя дома над дверью подкову. Кто-то увидел его за этим занятием и спросил: “Неужели вы, великий ученый, верите в то, что подкова приносит счастье?” На что Эйнштейн-Бор ответил: “Конечно, не верю! Но я слышал, что подкова приносит счастье и тем, кто в это не верит!” А если серьезно, то в самой натуре человека заложена тяга к мистическому.
– И у вас тоже?
– Как у любого человека. Например, если я что-то забыл дома и вернулся, всегда смотрю в зеркало. Думаю, в этой примете есть рациональное зерно. Когда смотришь в зеркало, происходит некая самоорганизация, сосредоточение.
– По слухам, вы одно время всерьез увлекались каббалой.*
*Древнее философско-мистическое учение, один из важнейших постулатов которого гласит, что в основе мироздания лежит некий цифровой код.
– Это неправда. Хотя я интересуюсь многими религиозными учениями и, конечно, имею некое представление о каббале. И хочу сказать, это все неспроста возникло. За всем этим стоит огромная мозговая работа. Причем по методам – во многом научная работа, со своими теоремами, доказательствами. И кстати, если посмотреть с другой стороны, вы увидите, что многие научные прозрения находятся на грани мистики.
– Например?
– Возьмите число 137. Все в физике завязано на нем. 1/137 – безразмерный заряд электрона. Это число определяет строение нашей Земли. Оно содержится в зашифрованном виде в энергетических кодах планет Солнечной системы... И что забавно – в каббале слово Бог кодируется этим числом. Вот вам загадка, которую никто до сих пор не может разрешить. Почему 137?
– А еще я где-то читала, что 137 называют числом смерти...
– Да. И кстати, одно из главных отравляющих веществ, с которыми пришлось иметь дело в Чернобыле, называлось цезий-137...
О радиации и юморе
“Оставил записку, что уезжаю на три дня. И пропал на полтора месяца”.
– ВЫ РАБОТАЛИ над ликвидацией последствий чернобыльской катастрофы. По-вашему, что привело к трагедии?
– Тут ряд причин, но в первую очередь – человеческий фактор. Нельзя было давать реактор в руки энергетиков. Такими вещами должны заниматься физики. Хотя, если рассуждать абстрактно, атомная энергия самая безопасная в мире. Гораздо безопаснее, чем, например, газ.
– Вы следите за тем, что происходит в Чернобыле? Там живут люди?
– Живут, но их немного. Там сейчас звериный заповедник. На животных и птиц никто не охотится, они без боязни поселяются в тех местах.
– И не мутируют? Все эти рассказы о двухголовых зайцах и волках с шестью лапами…
– Нет, не мутируют. Знаете, всяких ужасов о Чернобыле рассказывали больше, чем их было на самом деле. Есть такой анекдот. Встречаются двое на том свете – один из Припяти, другой из Киева. Киевлянин спрашивает: “Ты как сюда попал?” – “От радиации. А ты?” – “А я – от информации”. Так вот, от информации, а точнее, от дезинформации пострадало гораздо больше людей, чем от радиации. Цифры ущерба были сильно преувеличены. И каждый политик, не важно к какой партии он принадлежал, стремился использовать Чернобыль в своей политической кампании...
– Действительно, судя по вашему здоровому, даже цветущему виду, мало похоже, что вы были в Чернобыле в самый разгар катастрофы...
– Не только я – многие ученые, которые жили тогда на месте аварии, сегодня по показателям здоровья обходят своих ровесников. Не подумайте, что это радиация так благотворно воздействовала. Наоборот, мне кажется, мы здоровы потому, что больше других, не побывавших там, следим за собой, стараемся правильно питаться, вести нормальный образ жизни. А вообще, не буду скрывать, несколько лет назад я был в Японии и сделал анализ своих хромосом. Врачи обнаружили некоторые нарушения, и я думаю, это из-за Чернобыля...
– Трудно там было?
– Один пример из нашей жизни в Чернобыле – мы все ходили в масках-лепестках, пропитанных специальным защитным составом (они закрывали рот и нос). Многие тогда получили воспаление легких, потому что было очень жарко, и маски были все время влажные. Помню, у многих менялся тембр голоса. Был с нами один ученый – в Москве он говорил басом, а в Чернобыле перешел на дискант. Реакция на радиацию.
– Как ваши близкие отпустили вас в такое опасное место?
– А они не отпускали. Я оставил записку дома, мол, еду в Чернобыль на три дня. И пропал на полтора месяца. Жена думала, я погиб. Нам не разрешали звонить родным. Я мог спокойно соединиться с Горбачевым, а с родственниками – нет. Потом я вернулся и привез чернобыльскую клубнику, хорошую, спелую. Жена пришла в ужас, умоляла меня ее выбросить. Я проверил ягоды счетчиком Гейгера – он зазвенел. Проверил себя – счетчик зашкалило. И тогда я сказал жене: “Ты ведь будешь спать со мной? Так почему бы тогда и клубнику не съесть?!” Вообще я привык к жизни относиться с юмором, и конечно, с научной серьезностью тоже. Только серьезность не всегда помогает. Это как с внедорожниками – не для всякого болота они хороши.
Все автоновости 2021 года читайте на страницах Автомобильной газеты Клаксон